Но вот то, что он говорил ей этой ночью, выворачивая сердце наизнанку, ошеломило Джиад и заставило замереть в растерянности не только внешне, но и душой. Рыжий и до этого признавался в любви — да хоть бы вспомнить их разговор у скалы… Но любовью это не было. Страсть, вина, желание близости — что угодно, но не любовь. Джиад понимала это, и брезгливое отчуждение мешалось в ней с терпением — пусть, мол, болтает. А злой мальчишка, наказывающий весь мир за свою боль, незаметно вырос. И научился любить — беспомощно и нетребовательно, безнадежно и отчаянно. Оттолкнуть его такого было бы глупой жестокостью, потому что нет в мире вещей более святых, чем любовь и смерть. Не смерть ли, через которую прошел Алестар в попытке спасти Джиад от жрецов, научила его любви? И что теперь с этим делать?

«Ничего, — торопливо подумала Джиад, успокаивая застучавшее вдруг быстрее сердце. — Тебе — ничего. Ты здесь последние дни, и это правильно и справедливо. Оставь морские дела жителям моря и подумай о том, как будешь устраивать собственную жизнь. Алестар справится. Или нет… Но тебя это уже не касается, ты расплатилась по всем счетам с лихвой, верно? Ты просила свободы у Малкависа — так возьми ее и беги! На край света, как можно дальше от всего, что может удержать здесь…»

Принц — она так и забывала именовать его королем про себя — что-то простонал во сне, пошевелился, дернул хвостом. Не проснулся, но снова всхлипнул — явно от боли. Джиад осторожно повернулась, снимая его хвост и укладывая на мягкое покрывало поудобнее. Глупый. Рванулся спасать ее, снова забыв о себе. Всегда забывает. Вот Торвальд не стал бы подвергать опасности свою драгоценную жизнь, правда? О, сравнивать Алестара с Торвальдом — мыслимо ли? Один — правитель настолько, что король убил в нем человека. Второй — человек, пусть и с хвостом, вечно забывающий о сане. Один — воплощенные ум, расчетливость и умение править, второй — открытое для всех сердце и полная искренность. Сравнивать их — оскорбление для обоих, потому что, безусловно, один будет выглядеть глупцом, а второй — мерзавцем.

Джиад горько усмехнулась. Если бы она служила Алестару, а не Торвальду, смогла бы она полюбить этого принца? Кто знает… Ее предупреждали, что чувства мешают быть совершенным Стражем. Она не послушала и теперь платит за свою наивность и желание быть любимой. А ведь есть еще Лилайн. Если Алестар сдержит слово и выкупит ее у Храма, то куда заведет Джиад обретенная свобода? Не в объятия ли синеглазого наемника, которому она так обязана? Но нужна ли она Лилайну на самом деле? Не боевым напарником и взаимной радостью в постели, а по-настоящему?

Мысли мчались стремительно — Джиад не могла справиться с ними. Ей снова хотелось то ли плакать, то ли говорить, изливая душу, как до этого Алестар. Но что она могла сказать ему, измученному собственной болью? Что устала от одиночества? Что быть Стражем — тяжкое бремя, которое она готова сменить на другое, даже более трудное, — попробовать стать женщиной? Женой, матерью, если получится… Что больше всего ей сейчас хочется позволить кому-то обнять себя за плечи вот так властно и заботливо? Но, конечно, не ему, не Алестару, потому что…

Она вдруг поняла, что ненависти в ней больше нет. На самом деле — нет. Ушла, иссякла, оставив по себе легкую горькую тоску, что все у них вышло так плохо. Но и полюбить Алестара она, разумеется, не сможет. Не потому, что его не за что любить, — она прикипела сердцем к Торвальду за один светлый радостный взгляд и ласковую улыбку — но слишком много памяти о страданиях разделяют их с Алестаром. Да и к чему им была бы эта любовь? Только сделать еще больнее на прощанье. Но за то, что рыжий не боялся безнадежности своих чувств, он заслуживал уважения. А еще, пожалуй, молчаливой осторожной благодарности, которую Джиад не высказала вслух. За то, что первый раз в жизни мужчина ничего не захотел от нее, говоря о любви. Даже Лилайн… Лилайн, спасая ее от людей Торвальда, надеялся на женскую ласку Джиад, хоть и не попросил бы о ней. Но Лилайн хотел хотя бы видеть ее рядом! Алестар отдавал ей сердце, зная, что оно будет брошено на морской песок, как ненужный груз, — чтобы не мешало уплыть. И от этого Джиад было самую малость стыдно и больно.

«Пусть Трое будут милостивы к тебе, — молча пожелала она спящему рядом. — Пусть они помогут тебе найти истинную любовь. Ту, что сможет ответить взаимностью, ради которой стоит жить. Пусть они увидят, что твое сердце отмылось от грязи и ненависти и готово расцвести — по-настоящему. И если позволено мне, жрице чужого здесь Храма, просить Троих о милости для тебя, то я прошу. Всей душой и всем сердцем, клянусь повелителем моим Малкависом».

Что-то дрогнуло вокруг — будто теплая волна прошла по неподвижной воде. Джиад затаила дыхание, не зная, принять это как знамение или обычную для моря случайность. На мгновение ей вдруг стало жарко, потом этот жар перетек в расслабленное спокойствие. Будто кто-то неизмеримо могущественный обнял ее невидимо и без слов пообещал, что все будет правильно. Джиад глубоко вздохнула и провалилась в сон, как в Бездну, но приятно-горячую и совсем не страшную. Провалилась, чтобы до самого утра проспать без сновидений и тревог, отдыхая разумом и телом. А утром…

Утро началось так, словно продолжился вчерашний сумасшедший день.

— Как?! Ради всех Глубинных богов и тварей Бездны! Как он мог убить себя?! — орал Алестар, мечась вдоль стены их с Джиад спальни. — Я же велел охранять его!

— Ваше величество! Ваша рана! Умоляю, осторожнее! — взывал Невис, беспомощно простирая руки к взбешенному юному королю. — Шов разойдется…

Ираталь, не просто бледный, а прозрачно-белый, только скулы ярко алели на осунувшемся лице, вытянулся посреди комнаты, принимая на себя королевский гнев, за его спиной, тоже побледнев и держась прямо, как струна, плавал незнакомый Джиад гвардеец.

— Ну, что вы молчите, каи-на Ираталь?! Кто на этот раз в собственном хвосте запутался?

Джиад молча чесала нос Жи, только полчаса назад выпущенному из клетки. Радуясь свободе, рыбеныш метался по комнате точь-в-точь как сейчас Алестар, пока в дверь не постучал начальник охраны с новостью. И вот уже несколько минут как Жи, притихнув, предпочитал прятаться в коленях Джиад.

— Ну?!

— Ваше величество, хво-о-ост… — простонал Невис, но Алестар уже и сам, скривившись от боли, замер возле ложа и оперся руками о его спинку. — Позвольте, я осмотрю…

— Потом, — отмахнулся король, в упор глядя на Ираталя.

Начальник охраны сглотнул — Джиад видела, как болезненно дернулся его кадык — кивнул и проговорил обреченно:

— Ваше величество, я прошу о разжаловании. И о суде, если вы считаете, что это не просто мой недосмотр.

— Что я считаю — я вам потом скажу! — рявкнул Алестар. — Как это случилось? Его что, не обыскали?

— Обыскали, — мертвенно уронил Ираталь. — Даже повязку сняли. И руки держали связанными. Развязали на минутку, чтобы смог облегчиться. Придерживали локти…

— Ну?! Да что из вас каждое слово тянуть приходится, как рака из панциря?!